Вот об Алексееве я сейчас и поведу речь. Интересный, оказывается, был человек! Лучший друг Пушкина в кишинёвский период, их общая дружба продолжалась (в переписке) вплоть до гибели Пушкина.
Напрягаю воображение и пробую представить, как это всё происходило ровно 200 лет назад.
Николай Степанович Алексеев был "доброй и обязательной наружности и исключительной вежливости, что располагало к нему многих". Он родился в Москве в 1788 году, учился в московском французском пансионе; во время Отечественной войны 1812 года принимал участие в Бородинской битве, затем в Заграничном походе русской армии.
Слева: Вивьен И.Е. Портрет Пушкина. 1826 г. Бумага, итальянский карандаш, белила.
Справа: Портрет Н.С. Алексеев. Рисунок Куазена. 1825 (Кто такой Куазен выяснить не удалось).
По протекции дальнего родственника П. Д. Киселева, начальника штаба второй армии, в 1818 году устроился на службу в Кишинев к тогдашнему наместнику края Бахметеву. Алексеев мог бы обойтись и без рекомендаций, так как "его степенный благородный вид заставлял всякого начальника принимать его благосклонно", начальник Бахметев не был исключением, и Алексеев быстро "сделался домашним у Бахметева". Когда Бахметева сменил Инзов, Алексеев автоматически перешёл в штаб нового начальника.
В Кишинёве жила возлюбленная Алексеева Мария Егоровна Эйхфельдт, жена Ивана Ивановича Эйхфельдта,
ученого немца, чиновника горного ведомства, обер-берг-гауптмана, одного из строителей Военно-Грузинской дороги на Кавказе, статского советника.
Поговаривали, что на а службу в Кишинёв Алексеев напросился сам, чтобы быть поближе к любимой женщине. Ф.Ф. Вигель писал по этому поводу: "Страстно влюблённый, счастливый и верный, он являл в себе неслыханное чудо. Он был в связи с женою одного горного чиновника Эйхфельда, милой дочерью боярина М. Е. Мило; а для милой чем не пожертвуешь!"
Мария Егоровна была замужем, имела дочь Элизабет (1817 года рожд.), и Алексеев не рассчитывал на взаимность – просто любил и был счастлив возле неё. Муж Марии Егоровны, флегматичный, заурядный человек, относился равнодушно ко всему и к своей жене, его любимым занятием были посиделки за столом с горячим чайником и бутылкой рома.
На правах "старожила" Алексеев познакомил Пушкина с местным русским обществом, которое в миниатюре копировало жизнь столичных высших кругов. Пушкину посыпались приглашения, и он охотно на них откликался, так как любил балы, танцы и окружение красивых женщин.
"С каждого вечера Пушкин собирал новые восторги и делался новым поклонником новых богинь своего сердца. Нередко мне случалось слышать: "Что за прелесть! Жить без нее не могу!", а на завтра подобную прелесть сменяли другие". (В.П.Горчаков).
Живописного портрета Марии Эйхфельдт я не нашла (что странно для богатой женщины – не иметь портрета), имеется лишь изображение, созданное рукой Пушкина. Как говорил И.П.Липранди, "Пушкин имел особый дар юмористически изображать физиономии и вообще всю фигуру". Пушкин был прекрасным рисовальщиком, и в каждом его рисунке присутствовало сходство с оригиналом, поэтому я верю, что Марию Эйхфельдт он изобразил правдиво, хотя юмора в наброске я не увидела. Наоборот, дама на бумажном портрете показалась мне серьёзной и ... некрасивой.
Рис. Пушкина: слева Мария, справа Николай.
[Spoiler (click to open)]
Александр Сергеевич испещрял свои рукописи профилями людей, занимавшими его мысли в момент творчества, и не преминул изобразить линией своего гусиного пера друга Николая Алексеева.
Рисунок Пушкина не даёт представления о внешности Марии Егоровны, а она, оказывается, слыла красавицей. В.П. Горчаков говорил о Марии Егоровне, что "её миловидное личико по своей привлекательности сделалось известным от Бессарабии до Кавказа".
У Марии Эйхфельдт был восточный тип лица, из-за которого Пушкин прозвал её "Прекрасной еврейкой" - по аналогии с Ревеккой, героиней популярного в то время романа Вальтера Скотта "Айвенго". Но Мария не была еврейкой, она происходила из древнего молдавского рода Милло.
Мария Егоровна родилась в 1798 году (на год раньше Пушкина), училась в Одесском пансионе благородных девиц, в 18 лет с братом побывала в Петербурге. Её крёстная мать графиня Роксандра Скарлатовна Эдлинг сосватала Марию за состоятельного, всеми уважаемого, но пожилого Ивана Ивановича Эйхфельдта.
И. П. Липранди вспоминал: "Марии Егоровне и ее мужу Пушкин дал прозвище — "Земфира и Азор" из-за того, что она была хороша и хорошо образована, а муж ее не имел ни того, ни другого".
Красавица Мария Эйхфельдт всегда была окружена многочисленными родственниками, только среди Крупенских у нее было 8 двоюродных братьев и сестер.
Мария заинтересовалась Пушкиным, а тот, прекрасно зная о чувствах Алексеева, не мог отказать себе в удовольствии подразнить друга и вовсю кокетничал с Прекрасной еврейкой.
Однажды на балу он стал демонстративно ухаживать за Марией, танцуя с ней танец за танцем. Алексеев сильно обиделся, и Пушкину пришлось уговаривать его сменить гнев на милость. Он объяснил своё отношение к Марии Егоровне в стихотворении "Алексееву":
Мой милый, как несправедливы
Твои ревнивые мечты:
Я позабыл любви призывы
И плен опасной красоты;
Свободы друг миролюбивый,
В толпе красавиц молодых
Я, равнодушный и ленивый,
Своих богов не вижу в них.
1823.
Здесь приведены лишь десять строк из 44-х строчного стихотворения "Алексееву".
Рукопись стихотворения Пушкина "Алексееву".
Мария была хороша собой, но, как пишет В.П. Горчаков: ... "при блеске красоты своей, положительно не имела понятия о блестящем уме Пушкина. Ограниченная, как многие, в развитии умственных сил, она видела в Пушкине ничего более, как стихотворца".
Мария заказала стихотворцу Пушкину "что-нибудь" написать для своего альбома: так появилось стихотворение "Христос воскрес" (1821).
В своём дневнике В.П. Горчаков описывал Марию Эйхфельдт под инициалом "Е".
"Однажды, - вспоминал Горчаков: - Е. обратилась к Пушкину с просьбою.
— Ах, m-r Пушкин,—сказала она, я хочу просить вас.
— Что прикажете?—отвечал Пушкин с обычным ему вниманием.
— Напишите мне что-нибудь,—с улыбкой произнесла Е.
— Хорошо, хорошо, пожалуй, извольте, отвечал Пушкин, смеясь.
Когда мы выходили от Е., то я спросил его: — Что ж ты ей напишешь? Мадригал? да?
— Что придется, моя радость, отвечал Пушкин".
Так появилось посвящение "М. Е. Эйхфельдт":
Ни блеск ума, ни стройность платья
Не могут вас обворожить;
Одни двоюродные братья
Узнали тайну вас пленить!
Лишили вы меня покоя,
Но вы не любите меня.
Одна моя надежда — Зоя:
Женюсь, и буду вам родня.
При жизни Пушкина стихотворение не было напечатано. Автограф не сохранился. Стихотворение известно из дневника В.П.Горчакова. Датируется мартом 1821 г. — июнем 1823 г.
Из дневника В.П. Горчаков: "Хотя он [Пушкин] и написал послание хорошенькой Е., <...> но и это послание, по некоторым выражениям чересчур сильной речи, не могло быть не только напечатанным, но даже отдано той, к которой писано, особенно, что относилось до Зои, родственницы ее.
Однако первые четыре стиха этого послания как-то дошли до Е.; за намек на двоюродных братцев она надула губки; а сами братцы, ужасаясь толков, что на них написаны стихи (как это многие почитают чем-то страшным), рассердились на Пушкина; но этот гнев выразился явным бессилием, так что ни один не решился объясниться с Пушкиным".
Пояснение к стихотворению (из книги М.Цявловского о Пушкине):
"В обществе, как охранная стража, ее [Марию Эйхфельдт] окружали родственники: то Алеко, то Тодораки, то Костаки. Все эти господа считались ее двоюродными братьями. Зоя — племянница М. Е. Эйхфельдт, "не очень привлекательной наружности".
По словам Н.Я. Эйдельмана, "в Кишиневе возле Пушкина не было человека более преданного и любящего", чем Николай Алексеев.
Николай Степанович Алексеев был на одиннадцать лет старше Пушкина, но между ними сразу возникла крепкая дружба. В Кишинёве Пушкин сначала жил на квартире в доме Инзова, но после землетрясения 1821 года треснул верхний этаж, и Пушкин перебрался в жить к Алексееву в дом у Красной Мельницы.
И.П. Липранди записал в дневнике: "Возвратясь в июле 1822 г. в Кишинев, после четырехмесячной отлучки, я нашел уже Пушкина переместившимся от Инзова (по случаю пострадавшей от землетрясения квартиры) к Н. С. Алексееву <...> Пушкин и Алексеев занимали средней величины комнату направо от сеней, налево была комната хозяйкина".
Николай Степанович был не только другом Пушкина, но и его ангелом-хранителем. Однажды он стал секундантом Пушкина, когда тот собрался стреляться командиром егерского полка полковником Семёном Никитичем Старовым. Дуэль не имела результата из-за сильной метели и была отложена.
Вернувшись в Кишинёв, Пушкин написал о дуэли экспромт, сразу сделавшийся известным по всей России:
Я жив.
Старов
Здоров,
Дуэль не кончен.
Липранди, узнав о дуэли, пришёл к Старову, старому своему сослуживцу:
– Как это пришло тебе в голову сделать такое дурачество в твои лета и в твоем положении?
– Сам не знаю, как все это вышло. Я не имел никакого намерения, когда подошел к Пушкину, да он, братец, такой задорный!
Так как метель продолжалась, Старов попросил Липранди через Алексеева предложить Пушкину стреляться в клубной зале. Липранди испугался, что Пушкин поддержит эту мысль, и поспешил рассказать о разговоре со Старовым Алексееву. Алексеев тут же уехал к Старову, чтобы уговорить его не настаивать на продолжении дуэли. Старов согласился.
Проявляя хладнокровие и используя всё своё красноречие, Алексеев с трудом убедил Пушкина, что нужен мирный исход инцидента. Он и секундант Старова Полторацкий уговорили дуэлянтов встретиться в ресторане Николетти. Там Пушкин сказал Старову: "Я всегда уважал вас, полковник, и потому принял ваш вызов". Старов ответил: "И хорошо сделали, Александр Сергеевич, я должен сказать по правде, что вы так же хорошо стоите под пулями, как хорошо пишете".
Эти слова заслуженного офицера привели Пушкина в восторг. Он бросился обнимать Старова, и они помирились. С того момента Пушкин считал своим долгом отзываться о Старове с большим уважением.
И. П. Липранди пишет о роли Алексеева в предотвращении дуэли: "... я не знаю никого, кто бы в то время мог с успехом уладить это трудное дело между такими противниками...".
В другой раз Николай Степанович перехватил руку Пушкина, когда тот замахнулся подсвечником на помещика-молдованина Тодора Балша, что могло привести к очень неприятным последствиям. Дело было так: жена Балша сказала мужу, что Пушкин наговорил ей дерзостей, Балш спросил у Пушкина "правда ли это", но спросил так высокомерно, что Пушкин счёл себя оскорблённым и схватил подсвечник.
Из воспоминаний П.И. Долгорукова: "Сцена, как рассказывали мне очевидцы, была ужаснейшая. Балш кричал, содомил, старуха Богдан упала в обморок, беременной вице-губернаторше приключилась истерика, гости разбрелись по углам, люди кинулись помогать лекарю, который тотчас явился со спиртами и каплями, — оставалось ждать еще ужаснейшей развязки, но генерал Пущин успел все привести в порядок и, схватив Пушкина, увез с собою".
Инзов посадил Пушкина на две недели под домашний арест. После истории с Балшем Пушкин написал известное послание к Николаю Алексееву – своему другу Оресту, когда как Пушкин именовал себя Пиладом.
Мой друг, уже три дня
Сижу я под арестом
И не видался я
Давно с моим Орестом...
Пишу карикатуры, —
Знакомых столько лиц, —
Восточные фигуры
<...> <...> кукониц
И их мужей рогатых,
Обритых и брадатых!
История с Балшем имела продолжение, но к дуэли не привела.
В июле 1823 года Пушкин добился перевода по службе в Одессу в канцелярию графа Воронцова. Алексеев остался в Кишинёве "по-рыцарски служить" своей Прекрасной Еврейке. Он переписывался с другом и даже навещал его в Одессе.
После Кишинева и Одессы Пушкин и Алексеев больше не встречались, но их дружба продолжалась в переписке.
В июле 1824 года граф М.С. Воронцов с высочайшего повеления уволил Пушкина со службы в связи с переводом оного в Псковскую губернию под надзор местного начальства (и отца).
30 июля Пушкин, получив 389 рублей и 4 копейки прогонных денег, выехал в Псковскую губернию (в Михайловское) – так закончилась его южная ссылка.
В Михайловском Пушкин провёл два года - до сентября 1826-го. Письма от Алексеева были для него радостью.
В письме Пушкину от 30 октября 1826 года Алексеев вспоминал о своей "карьере" по службе: "За все поручения, мною выполненные с усердием, полу-милорд [Воронцов] наградил меня благодарностью и несколько раз пожатием руки; чины же и кресты зависели от окружающих, коих нужно было просить, а я сохранил свою гордость и не подвинулся ни на шаг".
Пушкин отвечал ему (письмо от 01 декабря 1826): "Не могу изъяснить тебе моего чувства при получении твоего письма. Твой почерк, опрятный и чопорный, кишиневские звуки, берег Быка, Еврейка, Соловкина, Калипсо. Милый мой, ты возвратил меня Бессарабии!"
После возвращения Пушкина из Псковской ссылки их переписка продолжалась.
В письме (1827 года) Николай Степанович писал Пушкину:
"С какою завистью воображаю я московских моих знакомых, имеющих случай часто тебя видеть; с каким удовольствием хотел бы я быть на их месте и с какою гордостью сказал бы им: мы некогда жили вместе; часто одно думали, одно делали и почти — одно любили; иногда ссорились, но расстались друзьями, или, по крайней мере, я так льстил себе".
В 1828 году умер муж Марии Егоровны И.И. Эйхфельдт, и она вышла замуж за "швейцарского француза" поручика русской службы Теодора Карола Фези. В 1833 году у них родилась дочь Матильда.
Алексеев вышел в отставку и перевёлся на службу в Бухарест.
Из всей переписки Алексеева и Пушкина сохранилось всего шесть писем, из которых лишь два принадлежали Поэту.
Александр Сергеевич посвятил другу свою поэму "Гавриилиада" и стихотворения "Приятелю", "Мой милый, как несправедливы" (оба 1821), "Прощай, отшельник бессарабской" (1826). В библиотеке Алексеева хранился экземпляр "Истории Пугачёвского бунта" с инскриптом (дарительной надписью) Н.С. Алексееву.
В 1840-х годах Николай Степанович жил в Москве, где встречался с И.П. Липранди, А. Ф. Вельтманом и В. П. Горчаковым; они оставили воспоминания о Пушкине и его дружбе с Алексеевым.
Николай Степанович Алексеев умер 26 февраля 1854 года.
У племянницы Петра Ильича Чайковского, Натальи Ипполитовны, сохранилось свидетельство о смерти Алексеева: "Николай Степанович Алексеев умер в Москве, 26 февраля 1854 года, 64-х лет, от разрыва легких, отпет в Ржевской церкви близ Пречистинских ворот и погребен 1 марта 1854 года на Ваганьковском кладбище".
Интересный факт.
Николай Степанович Алексеев был в родстве с семейством Чайковских. Родной брат Николая Степановича, Александр, женился на Екатерине Ассиер, а сестра ее, Александра Ассиер, была матерью Петра Ильича Чайковского.
Алексееву от Пушкина:
Прощай, отшельник бессарабской,
Лукавый друг души моей.
Порадуй же меня не сказочкой арабской,
Но русской правдою твоей.
1826.